Рабочие, забойщики скотобоен, работники типографий, слесари и их ученики, лошадники, игроки.
Чай становится неотъемлемым элементом быта рабочих на фабриках и заводах уже во второй половине XIX в..
О характере питания простого русского фабричного рабочего конца XIX в. известно довольно много: «Пища его [рабочего – И.С.] очень простая, но довольно обильная <…>. Обыкновенно она состоит из щей с говядиной (суп с кислой капустой) и каши с маслом за обедом и ужином, а за завтраком и полдником (в 6 час.) рабочие пьют чай с чёрным или белым хлебом [выделено мной – И.С.]».
К 1892 – 1893 гг. чай уже длительное время входил в обычный для русских рабочих рацион питания. Я.Т. Михайловский отмечал, что при закупке и приготовления пищи на заводах артелью («артельное харчевание») максимально полное питание для отдельного рабочего составляло в 7-8 рублей в месяц – включая завтрак, обед и ужин, и, разумеется, чай. При этом заработки отдельных категорий рабочих составляли 60 и более рублей в месяц.
Помимо высококвалифицированных рабочих чай пили и бедные рабочие, а также рабочие, питание которых было организовано за счёт хозяина фабрики. В Москве, по данным Я.Т. Михайловского, на всё те же 1892 – 1893 гг., харчевание каждого рабочего обходилось от 4 руб. 50 коп. до 5 руб. в месяц, включая чай.
В Европейской России в общежитиях, почти при всех крупных заводах, работали специальные кубы, баки или самовары для подогрева воды. Вода из этих кубов использовалась, в значительной степени, на чай.
В России со второй половины и до конца XIX в. кубы были важным элементом быта рабочих в фабричных общежитиях: «<…> в кухне, или в особом помещении находится куб с горячей водою для чая и для удовлетворения других нужд рабочих».
Личные самовары и иные приспособления для разогрева воды в ряде общежитий (в т.ч. заводских и фабричных) были под запретом. Формальной причиной таких запретов, даже в начале ХХ в., администрацией называлась возможность возникновения пожаров, однако в реальности это запрещение часто было вызвано желанием получить с рабочих деньги за навязанную услугу в виде кубов или общих самоваров.
Согласно жалобам рабочих «куб очень дурной какой-то железный ящик служит для артельных кухонь и для всего народу один, так что не поспевает кипеть, большую часть пьём некипячёной, от чего и страдаем животами».
Рабочие в Смоленской губернии, в частности, на Ярцевской фабрике Хлудова и стекольно-хрустальных заводах вынуждены были брать кипяток из специальных общих самоваров, которые не чистились годами.
В Сибири рабочие, в начале ХХ в., при строительстве Транссиба, по свидетельству одного из иностранных специалистов (которое приводится в статье А. Донгарова), «питались, в основном, мясом, и пили огромное количество чая [курсив мой. – И.С.]».
Много ли было таких рабочих? Да, строили и обслуживали Транссиб сотни тысяч русских людей.
Чай в XIX в. пили не только мастеровые, но и, к примеру, работники Московских скотобоен, для которых было характерно потребление чая дважды в рабочий день и трижды в выходные и праздничные дни.
Со второй половины XIX в. чай потребляли также, к примеру, работники московских типографий.
Один из типографских работников в своих воспоминаниях так описывал обычное потребление: «Рабочий день начинался с шести часов утра и оканчивался в восемь часов вечера, с часовым перерывом на обед, что составляло чистых 13 рабочих часов. Для учеников он начинался значительно раньше: нужно было натаскать воды на кухню, наколоть дров, начистить картошки и приготовить все остальное, что полагается для обеспечения рабочих питанием к утреннему чаю, обеду и ужину».
При этом типографским рабочим «к утреннему чаю белого хлеба не полагалось, только черный; чай заваривался в общий чайник, сахару выдавалось по два фунта в месяц на человека».
Во второй половине XIX в. чай также часто потреблялся учениками отдельных слесарей, о чём свидетельствую воспоминания одного из рабочих о своих юношеских годах, которые пришлись на вторую половину XIX в. Автор указывает, что был учеником у немца-слесаря. Рабочий день «наш был с 6 часов утра до 8 часов вечера с перерывом в 1 час на обед, 1/2 часа на утренний чай – мальчикам одна кружка чаю, полкуска сахару и черного хлеба ломоть; вечером, в 5-м часу, полудничали [полдник, - так в тексте, – И.С.]: давали по ломтю хлеба; на этот перерыв полагалось полчаса».
Позднее питание у учеников этого слесаря заметно улучшилось, и
«вместо полудничанья [так в тексте – И.С.] с ломтем хлеба был введен чай».
В рабочей среде г. Москвы, второй половины XIX в., были достаточно сильно распространена практика «вспрысков» (некоторый аналог современного понятия «проставиться»).
В частности, «По окончании учения бывший ученик, ставший мастером, «на выходе» устраивал спрыски, то есть угощал старших мастеров вином и чаем, и с того времени какой-нибудь Ежик или Лодырь становился Иваном Ивановичем и Василием Ивановичем. Спрыски полагались не только с вышедших из учеников, но и всякий, вновь принятый хозяином мастер обязан был устроить эти спрыски для мастеров, в среду которых он вступал».
Московские лошадники второй половины XIX в. за водкой и чаем проводили достаточно существенное время в обсуждении достоинств своих и чужих лошадей.
Отдельные праздники московских лошадников, такие как осенний августовский московский праздник, который проходил перед церковью Флора и Лавра, также заканчивался «чаепитием», хотя отнюдь не только чай был в ходу на таких встречах.
Большое место чай занимал в повседневной жизни организаторов, участников и просто любителей петушиных боёв в Москве в XIX в. Важно отметить, что большая часть публики, среди любителей петушиных боёв, была малообеспеченной. Употребление чая этими бедными людьми недвусмысленно указывает на доступность этого напитка для населения.
Одним из авторов, которые описывали петушиные бои в Москве, был В.Н. Соболев, который отмечал: «Как видите, в числе членов [любителей петушиных боёв. – И.С.] преобладал большей частью небогатый простой люд. Общество это собиралось обыкновенно где-нибудь в трактире, где чинно рассаживалось за столики и вело нескончаемую беседу о петушиной охоте и о боевой птице, попивая кто чаек, а кто водочку, преимущественно очищенную и рябиновую».
Всё тот же В.Н. Соболев описывает чаёвничание любителей петушиных боёв: «Половые у дверей приветствуют каждого входящего поклонами и спешат подавать заветные пары чая или, кому требуется, и очищенную или рябиновку, так как из так называемой жизненной эссенции только эти два сорта преобладают между охотниками плебейского отдела. Но вот трактир скоро наполнился охотниками. Хозяин сам, конечно, заклятый охотник, поэтому он со всеми на короткой ноге и знает все их клички; половые его также знают всех своих гостей. Все охотники сидят чинно за столами, забавляясь [курсив так в тексте. – И.С.] большею частью чайком».
Среди всё тех же любителей петушиных боёв был распространён обычай угощения чаем при победе с большим выигрышем: «Затем вся честная компания отправляется в трактир, там предстоит угощение, и если выигрыш был значительный, то хозяин победившего петуха угощает всех охотников на свой счет чаем и водкой; отказаться от этого угощения никто не вправе, потому что оно введено обычаем и предлагается на охоте».
Конфликты среди участников петушиных боёв также в XIX в. было принято решать за чаем: «… таким образом на петушиной арене произошло самое ожесточенное побоище двух петухов и двух их хозяев, которых, однако же, скоро розняли [так в тексте. – И.С.] хохотавшие охотники. Спустя четверть часа оба дравшиеся охотника сидели в трактире вместе и дружно попивали чаек. На замечания; же, что они уже успели помириться, они простодушно отвечали: «Мало ли что бывает, в охоте сам себя не помнишь»».
Букинисты, работники почты, половые, разносчики и курьеры.
Существенное место чай занимал и в быту московских букинистов, многие из которых пили чай до или после работы: «Бывало, вывезет товар на Смоленский рынок, свалит его и свободно идет в трактир чай пить или стремится на Никольскую к Василию Львовичу Байкову есть городские пироги, отлично зная, что никакой вор его книг не украдет, а если украдет, то и сам не обрадуется».
При этом более крупные торговцы книгами, издатели-лубочники, перекупщики и распространители книг в Москве собирались в трактире Колгушкина, на месте которого позднее был выстроен Лубянский пассаж (на месте которого отстроен Детский мир). Строительство этого пассажа началось в 1882 г., следовательно встречи за парами чая были приняты, по меньшей мере, со второй половины 1870-х гг..
Многие книготорговцы Москвы уже в четыре часа дня расходились по трактирам и чайным «на беседу» или «на обмен мнениями».
Те же букинисты, проводившие общие покупки книг, проводили в Москве за чайными столами и «вязки» - разделы общей покупки. Одним из любимых мест букинистов для «вязок» был трактир Абросимова на Малой Лубянке.
Чай настолько широко вошёл в жизнь и быт российских граждан, что с конца XIX в. работники значительной части отраслей хозяйства не представляли рабочего дня без перерывов на чай. В ряде случаев потребление чая на рабочем месте снижало, по мнению работодателей, производительность труда.
В частности, в августе 1909 г. одна из московских газет с возмущением сообщала читателям, что «распоряжением местного почтового начальства строжайше запрещено служащим [почтового – И.С.] 25 отд.[еления] (гостиница Метрополь) питьё чая во время службы, так как отделение чрезвычайно завалено работой, которую местный штат служащих выполняет с трудом. Остаётся ожидать запрещения обеда».
В публикации о запрещении чаепития на рабочем месте обращает на себя внимание хронологическое разделение потребление чая и обеда. В глаза бросается также язвительность публикации и сочувствие почтовым работникам, которых лишают права на чаепитие.
Можно, конечно, обратить внимание на то, что пить чай запретили работникам почты – представителям довольно престижной профессии, да к тому же отделению, которое работало при гостинице Метрополь. Однако, столь же легко указать и на массовое потребление чая наиболее бедными слоями населения дореволюционной России.
Обращает на себя внимание просьба каталей (так называли рабочих, занимавшиеся катанием бочек или подвозкой грузов) и носильщиков к подрядчикам и судовладельцам Санкт-Петербурга, об установке кипятильников для приготовления и питья чая: «… катали и носильщики с судов обратились к своим подрядчикам и судовладельцам с просьбой о том, чтобы они на судах установили кипятильники для питья чая. Большинство из хозяев на это согласились».
Ещё более важно даже не факт обращения, а то, что эта просьба была услышана судовладельцами и подрядчиками портовых погрузочных и разгрузочных работ – это свидетельствует о том, что они осознавали важность чаепития для рабочего персонала, обеспечивавшего функционирование судоходства.
Существенное значение имеет и то, что портовые грузчики всегда оставались наиболее дешёвой и неквалифицированной рабочей силой и, при этом, потребление чая для них было крайне важно.
Торговцы мелочным товаром в разнос, которых было достаточно много в крупных городах Российской империи, особенно Москве и СанктПетербурге, также любили, особенно в зимнее время, попить чай в перерывах между торговлей.
Имеются любопытные воспоминания по Москве, в которых указывается на то, что во второй половине XIX в. у торговых рядов на Красной площади зимой торговцы-разносчики любили попить чаю. Автор пишет, что закончив торговлю на морозе они «наедались вдоволь и затем пили чай, разливая [этот чай – И.С.] из огромных медных чайников по стаканам, которыми и грели озябшие на морозе пальцы».
Лица, работавшие на разных должностях в системе общественного питания крупных городов Европейской России второй половины XIX – начала ХХ вв. также активно потребляли чай. Это уже не говоря о том, что «чаевые» составляли значительную часть дохода у половых и официантов; даже несмотря на то, что чаевые деньги перераспределялись всеми работниками ресторанов и, особенно, трактиров.
В дореволюционной прессе мы также встречаем массу указаний на потребление чая различными слоями населения. С середины XIX в. и вплоть до 1917/1919 гг. информация об употреблении чая проскакивает практически по всем профессиям и социальным группам: от чиновников до мастеровых, от воров и беспризорников до хлебопёков.
