Чай в бытовой культуре.

Наиболее интересны работы дореволюционных исследователей П.П. Мельгунова и И.М. Кулишера – оба автора уделяют значительное место торговле до самого конца XVII в. В их работах отсутствует даже простое упоминание слова «чай». Это значит, что даже те первые поставки в масштабах русской торговли того времени не значили ровно ничего.

Чай, попадая в Россию, встречал здесь благодатную почву начиная с XVIII в.

Именно в XVIII в., по мнению некоторых авторов, мы можем наблюдать заметный интерес к различным китайским предметам.

Исследователь М.В. Ворожбитова отмечает: «Интерес к китайской экзотике появился в XVIII в., и в России, особой популярностью у русской знати пользовались расписные, покрытые лаком предметы».

В XVIII – XIX вв. в императорских дворцах и дворцах знати появлялись «китайские комнаты», при парковых садах – павильоны и беседки в китайском стиле. Достаточно вспомнить «Китайский зал»

Большого дворца в Царском Селе и массу других подобных примеров .

Имеются указания и на большое количество китайских, а также поддельных «под китайское» вещей.

На интерес ко всему китайскому указывают описи вещей канцелярии конфискации по Москве. Однако, в тот период, ещё трудно говорить о буме интереса к китайской культуре.

О «популярности чая как напитка и обычая чаепития» в XVIII в., о чём пишет М.В. Ворожбитова, говорить всё-таки рано, так как масштабы ввоза чая (в отношении к общему объёму ввоза) были ещё незначительны.

Интересно, например, что когда в XVIII в. продавалось имущество одного из представителей семьи Мусиных-Пушкиных (вероятно, графа Валентина Павловича Мусина-Пушкина, которого сослали в Соловецкий монастырь по доносу Бирона), «не раскупленным остался зелёный и чёрный чай в «склянках», ещё не ставший популярным напитком у россиян».

О потребление чая в дворянской и княжеской среде XVIII в. свидетельствуют многочисленные воспоминания. В частности княгиня Е.Р. Дашкова пишет о буднях русской элиты в своих воспоминаниях: «Иногда великий князь давал свои праздники на небольшой даче, в недальнем расстоянии от Ораниенбаума, где не было места для многочисленного общества. Здесь скучная монотонность вечера разнообразилась пуншем, чаем, табачным дымом и смешною игрой в кампис».

В воспоминаниях посетившего Россию Уильяма Кокса содержится любопытная информация о потреблении чая и ряда прохладительных напитков на одном из посещённых им маскарадов в Санкт-Петербурге, причём, по указанию автора, посетителями этого маскарада были и мещане.

В XVIII в., конечно, имели место отдельные случаи потребления чая горожанами Санкт-Петербурга, – столицы Российской империи, – но они не носили системный характер.

Ещё в первой четверти XIX в., до чайного бума начала 1840-х гг., чай был дорог, но он уже считался в дворянской среде важным продуктом.

На важность чая для дворянского сословия первой трети XIX в. также косвенно указывают… распоряжения о содержании декабристов.

Николай I, первое время думал, что Милорадовича убил А.А. Бестужев. В этой связи он проявлял особое благоволение Каховскому: «Николай I прислал 18.12 [18 декабря 1825 г. – И.С.] коменданту Сукину записку: «Каховского содержать лучше обыкновенного содержания, давать ему чай и прочее, что пожелает, но с должною осторожностью…».

Или вот ещё один пример: приказ посадить в Петропавловскую крепость одного из декабристов, - Петра Николаевича Свистунова, - был следующий: «посадить в Алексеевский равелин, дав бумагу и содержа строго, но снабжая всем, что пожелает, т.е. чаем».

 Декабрист А.П. Беляев, вспоминает, что после помещения в Петропавловскую крепость ему выдавался утренний чай.

Однако, уже после вынесения приговора об отправке в каторжные работы, чай за казённый счёт выдавать перестали, но сохранялась возможность получения чая и сахара в посылках от родственников, либо просто обеспокоенных участью декабристов людей.

А.П. Беляев пишет: «После исполнения приговора нам уже не давали казённого чаю, так как мы поступили на положение, вероятно, каторжных. Но вдруг, однажды, мне и брату приносят большую корзинку с сахаром, правильными кубиками наколотым или распиленным; несколько фунтов чаю и целую корзину сахарных сухарей и булочек, всё это до самого нашего отправления в Сибирь присылала нам аккуратно незабвенная княгиня Варвара Сергеевна Долгорукова, тогда уже возвратившаяся из-за границы». Из контекста также видно, что такие посылки с чаем присылались этим декабристам регулярно вплоть до отправления в Сибирь.

Казалось бы, странный пример с декабристами, но он косвенно указывает и на качество жизни, и на то, что относится к некоему комфорту.

Очевидно, что элита уже сильно привыкла к чаю, и лишение многих декабристов их привычного образа жизни должно было стать дополнительным наказанием, «кнутом».

Для других декабристов разрешение пить чай, сохраняя привычный образ жизни, было неким «пряником», знаком отношения со стороны императора….

Не отказывали себе в чае декабристы и в тюрьмах, и на каторге. Во время пути в Сибирь, во время остановок на ночлег, чай также потреблялся декабристами на всём пути к месту отбытия наказания. Имело место зафиксированное в источнике чаепитие и во время проезда декабристов через один из сибирских монастырей.

Указывается в источниках и о наличии у декабристов-каторжан собственных самоваров, из которых они вместе пили чай.

Имеется такое описание вечернего чаепития из самовара в Сибири у декабристов-каторжан: «Но всё же было очень приятно прийти в уютную юрту, разостлать свои войлочные постели, поставить самовар и вдоволь напившись чаю среди табачных облаков при весёлом говоре, шутках и смехе, отдохнуть и потом, поужинав, заснуть крепчайшим сном». Во время пребывания на каторге один из декабристов, согласно воспоминаниям, даже делал стол для обедов и чаепитий.