Чиновники, полиция, судьи, высшие офицерские чины, генералитет, отставные чиновники и военные.
Значительная часть материалов, относящихся к указанной теме, дана в других разделах данного исследования.
Начиная с первой половины XIX в. чай становится одним из любимых продуктов в среде чиновничества, среднего и низшего полицейского звена.
Один из дворян вспоминал о том, как он служил чиновником для особых поручений и к нему захаживал на чай квартальный надзиратель: «В один прекрасный день приходит ко мне наш квартальный надзиратель <…> был добрый простой старичок, из вечных титулярных советников, довольствовавшийся малым и державший себя чрезвычайно просто, так что даже чай ходил пить в трактир, разумеется безденежно, чтобы не тратиться дома на покупку чая и сахара» .
Были случаи, когда старшие чиновники, «перегнув палку» в общении со своими служащими, или в виде поощрения, приглашали их выпить чаю. В подобных случаях чай выступал не только как вкусный и полезный напиток, но и принимал форму морального поощрения за заслуги, либо компенсации за нанесённый ущерб.
Один из чиновников вспоминает случай с конфузом своего начальника и выход из положения: «Увидя, что он промахнулся, Синельников сознался, что он поторопился, попросил у нас извинения, оставил нас пить чай и кончилось тем, что мы просидели у него целый вечер и расстались друзьями».
Согласно воспоминаниям одного из священников: «лиц, служащих в каком-нибудь присутственном месте вы расположите к себе только тогда, когда вы выразите ваше сочувствие, что оклад жалования слишком недостаточен по их трудам; когда вы знакомы хоть сколько-нибудь с делами их службы; знаете немного чиновничьи интриги и городские новости; верите, вместе с ними, всяким слухам; зайдёте вечерком к этим «вечным труженикам» выпить чаю с коньячком, а, пожалуй, тут же и попеть».
Немало было среди любителей чая отставных военных и чиновников. Чай пили не только в кругу семьи, нередко, к чаю приглашались друзья семьи, местные священники, особо доверенные подчинённые .
Русские чиновники, направлявшиеся в Царство Польское, также достаточно активно пили чай по месту службы. Они не только сохраняли свою культуру в этом, преимущественно кофейном, регионе, но и были проводниками чайной культуры в Восточной Европе.
Илья Васильевич Селиванов описал, как его направили на службу в Польшу. Вспоминая о попытке убийства его польскими националистами, он указал, что владелец гостиницы (явно уведомлённый о планах заговорщиков или, по крайней мере, слышавший попытки вломиться в номер к русскому чиновнику), принёс ему утром воду для чая: «Когда, на другое утро, он [владелец гостиницы. – И.С.] принёс мне горячую воду для чая, я спросил его: что значит этот шум и это толкание в дверь? Он мне отвечал, что спал всю ночь и ничего не слышал».
Князь Черкасский в Польше также, по воспоминаниям И.В.
Селиванова, пил чай по вечерам.
Творческая интеллигенция, артисты, администраторы, кадеты и курсисты, воспитанники пансионов, гувернантки и гувернёры.
Значительная часть материалов, относящихся к указанной теме, дана в других разделах данного исследования.
Хотя многие российские историки и литераторы не уделяли внимания чаю, как важному товару международной торговли и русского импорта, однако же, сами они нередко пили чай.
В.Н. Татищев побывал в середине XVIII в. в Селитренном городке на Ахтубе (Астраханская губерния). Здесь он находился в качестве главы Калмыцкой комиссии.
Исследовательница истории и культуры Астраханского края Е.В. Гусарова так описывает встречу В.Н. Татищева с престарелой ханшей Дарма-Балой, вдовой прославленного хана Аюки: «На торжественном приеме она «подчевала» высокого гостя калмыцким чаем со словами: «Как государь император Петр Великой был здесь, то и он наш чай кушал». «И я не отрекуся», - отвечал Татищев, принимая передаваемую ему чашу»
[1765].
Артисты театра Н.П. Шереметева, который был основан в 1751 г., занятые на первых ролях, питались с барского стола. Среди описанного потребления был и чай с сахаром [1739]. Следует заметить, что в те времена чай был доступен даже не всем дворянам и считался элитарным потреблением.
Директора театров, антрепренёры и артисты активно пили чай уже в первую половину XIX в.
В ряде актёрских воспоминаний XIX в. достаточно часто встречаются описания чаепитий (разумеется, наряду с банальными попойками), как среди руководящего состава театров, так и в среде простых артистов.
П.А. Каратыгин вспоминает, например, о своём визите к директору: «Увидя меня, он с благосклонною улыбкою обратился ко мне. «Здравствуй, Пётр Андреевич, что скажешь?» Его благосклонность меня несколько приободрила и я отвечал ему: «Ваше пр-во [превосходительство. – И.С.], я пришёл к вам с покорною просьбой»… Слово просьба в одну секунду изменило его физиономию… он прихлебнул чай, потёр свои бакенбарды и, не глядя на меня, спросил: - О чём ты хочешь просить?».
Обращает на себя внимание традиционное, для многих людей того времени, использование чая директором для создания паузы в разговоре, которую использовали для обдумывания ситуации или перевода разговора с формата дружеского на более формальный и официальный.
Даже начинающие и рядовые артисты и артистки Московских Императорских театров могли себе позволить пить чай (иногда с сахаром) начиная с первой трети XIX в. На это, в частности, указывают ряд воспоминаний самих артистов и артисток.
Были в артистической среде первой половины XIX в. и выкупившиеся дворовые. Эта социальная группа также начинала достаточно активно потреблять чай.
Артистка Императорских Московских театров Л.П. НикулинаКосицкая оставила воспоминания (захватывавшие период с 1829 по 1868 гг.), в которых чай фигурирует достаточно часто. Вспоминая о своей подростковой жизни и жизни своей семьи в Нижнем Новгороде, она писала: «Житьё наше нашла почти в роскоши: обед бывал хороший, и чай по два раза в день, и гостей у нас много бывало, и сами мы ходили в гости». В период своей работы рукодельницей, в детстве, она утром пила чай, за редкими случаями. Вечерний чай в семейном кругу также был частью одного из лучших подростковых воспоминаний будущей актрисы. Утром, после памятной ночной прогулки на природе, её дома также ждал чай: «Этот день, конечно, никогда не изгладится из моей памяти и останется самым отрадным воспоминанием на всю жизнь. Я провела его с родными и, как кончили вечерний чай, ушла в сад. <…> Всю ночь песни бурлаков долетали до меня; я слышала, как удары вёсел разрезали воду на Оке, и как в соседнем пруде всплескивалась рыбка. Я припала головою на дубовые корни и уснула. Солнышко разбудило меня; было не рано, я пошла домой; у нас уже и чай был готов».
На общественных мероприятиях в высшем обществе, балах, встречах представителей элиты общества чай традиционно подавался посетителям с десертом и конфетами.
На мероприятиях, концертах, театре, - куда вход был платным, - чай продавался в буфетах.
Другой автор, Н.В. Давыдов, вспоминая о 1850-х – 1860-х гг. и буднях
интеллигентной семьи, писал: «Домашняя жизнь московской интеллигентской семьи, обладающей известным достатком, внешне протекала в строго определённом порядке, который редко нарушался. … …в сенях у «чёрного хода» или в кухне ставился самовар, а в столовой накрывался стол для утреннего чая или кофе, к которому подавались горячие филипповские калачи и солёные бублики. К 8 1/2 часам [8.30 утра. – И.С.] вся младшая часть семьи в сопровождении педагогического персонала обязательно собиралась за чайным столом …».
Вечернее чаепитие, в интеллигентной семье, изображается у Н.В. Давыдова следующим образом: «В 9 часов вечера сервировался в столовой чай, затем дети шли спать, а кроме того, часов в 11 подавался чай уже в гостиную или кабинет для взрослых и гостей».
Некоторые не богатые воспитатели санкт-петербургского морского кадетского корпуса уже в 1815 г. активно пили чай. Разница в то время между чаем дворянским и чаем разночинским в то время была ещё весьма существенной.
Один из воспитанников морского кадетского корпуса, из бедных дворян, вспоминал о том, как его в 1815 г. отдали в санкт-петербургский морской кадетский корпус и поселили в семьи к бедному учителю корпуса на полный пансион: «Анна Фёдоровна подала мне чашку чаю, он был так несладок, что я насилу смог кончить чашку, а когда она хотела мне налить другую, то я едва не заплакал».
На примере этих воспоминаний мы видим, что чай даже в бедной семье одного из корпусных учителей был, но он был без сахара, что даже для бедных дворян было уже чем-то неприемлемым и находилось за гранью их базового потребления.
Научное сообщество крайне благосклонно относилось к чаю. В частности, в мемуарной литературе часто встречаются упоминания о потреблении чая профессорами и ректорами ВУЗов.
Наёмные преподаватели и гувернантки также достаточно активно потребляли чай.
Гувернантки и гувернёры, часто находились на продуктовом довольствии нанимавших их людей и потребляли чай вместе с работодателями.
В купеческой среде приглашаемых со стороны преподавателей часто звали к дневному или вечернему чаю. А.Ф. Кони вспоминал, как он давал уроки на дому, за 5 рублей в месяц, купеческой дочке, а после занятий его поили чаем: «В конце урока, столь щедро оплачиваемого, мать моей ученицы – в шелковой повязке на голове и в турецкой шали – заставляла меня непременно выпить большой стакан крепчайшего чаю и «отведать» четырех сортов варенья. Так сливалось у них – людей весьма зажиточных – расчетливость с традиционным московским гостеприимством».
Не только чай, но и кофе, уже к 1815 г., был доступен в семьях весьма небогатых учителей морского корпуса: «При их скудных средствах, она [мать учителя из морского корпуса. – И.С.], конечно, должна была во всём наблюдать экономию; чай и кофе пила в прикуску. Но особенно любила кофе и как утром, так и после обеда пила по несколько чашек. Употребление кофе в таких размерах, вероятно, отразилось на её лице и носе, кончик которого был красен».
Согласно воспоминаниям о Московском университетском благородном пансионе, его воспитанники также пили чай на завтрак (в 7 часов утра) уже с начала XIX в. Что немаловажно, им было доступно ограниченное количество сахара (чаще всего – на кондитерских изделиях, выдававшихся к чаю). Чай воспитанники пили с молоком и булками, иногда, для разнообразия, им давали сбитень с калачами: «<…> пить чай с молоком и булками, а иногда, для перемены, предпочтительно же в постные дни, сбитень с калачами».
В потреблении чая воспитанниками московского благородного пансиона обращает на себя внимание, что в пост его стараются ещё не пить.
Но в это же время, постепенно, чай переходит и в разряд постных продуктов.
В 1881 г. В.В. Стасов вспоминал о своём обучении в 1836 – 1842 гг. в Училище правоведения. Значительная часть его воспоминаний касается чая: «<…> при всей порядочности общего училищного настроения, всё-таки в нашем обиходе существовали подобности, на вид совершенно невинные и безобидные, пожалуй, даже ничтожные, но такие, которые очень крепко давали чувствовать нам, что такое разница сословий, состояний и карманов. Из многих примеров первого времени нашего присутствия в училище, я приведу два: шинели и чай».
История с шинелями для нас малоинтересна. Замечу лишь, что шинели, как предмет одежды и чай в пище были основными показателями статуса. По шинелям и наличию возможности пить чай, сами ученики делили сверстников на «высшую» и «низшую» ученические касты.
В частности, В.В. Стасов писал далее о чае: «<…> история у нас была с чаем. За него тоже был должен платить каждый, кто хотел его пить утром. Заплати в месяц столько-то, и у тебя утром, тотчас после молитвы, ведут маршем и парами, с другими такими же «исключениями», как и ты сам, вниз, в столовую, а там уже стоят глиняные белые кружки с чаем, конечно, безвкусным и плохим, а всё чаем. А другие все остальные [так в тексте. – И.С.] должны взять свою белую круглую булку и жевать её в сухомятку. Так ничего для питься этим другим и не было до самого обеда, т.е. до 1 часа дня. Правда, эти белые круглые булки (от знаменитого тогда булочника Вебера у Семёновского моста, помещавшегося там, где нынче существует булочник Иванов), были лучшее кушанье из всего, что мы получали в правоведении [училище. – И.С.], но всё-таки это ни на минуту не заглушало едкого чувства досады и зависти в каждом из непривилегированных. Кто из десятков мальчиков, оставшихся с одною булкою в руках, был виноват, что его отец или дядя не может платить столько-то рублей за дрянной этот чай, а между тем его пить хочется и нужно, а между тем укол самолюбию повторяется неизбежно, неизменно, всякое утро, всякое утро [повтор, так в тексте. – И.С.]. С этого укола начинался, для многих, их день утром. Извольте потом, с этим гадким уколом внутри, идти в класс и уткнуть нос в тетрадь и книгу! Это деление на пьющих и непьющих чай было так некрасиво, так безобразно, что когда принц Ольденбургский в 1837-м году женился и, спустя несколько месяцев, принцесса Терезия приехала, однажды утром, в училище и увидела в одной зале толпу мальчиков, пьющих весело и шумливо свои кружки, а в другой – ещё большую толпу мальчиков, сиротливо гложущих свои сухие булки, и ей рассказали, на её вопрос, что это такое значит, она сказала: «Ach, arme Kinder!», и велела из своей собственной шкатулки давать сколько нужно денег, чтобы все до единого могли утром пить плохой чай в белых кружках. Она сделала доброе, прекрасное дело, ещё более для умов и характеров, чем для желудков. Впоследствии, по примеру которых-то немецких или английских училищ, нас всех стали поить, по утрам, ржаным кофеем с молоком. Мы его не очень-то любили, однако в самом деле он был здоров и питателен».
В.В. Стасов также указывает на то, что чай полагался ученикам после причастия: «<…> но вот, наконец, кончилась обедня, я наскоро выхлебнул, в столовой, чай, который мы обязаны были после причастия пить, в виде исключения, и особого угощения <…>».
Встречаются в воспоминаниях В.В. Стасова и другие указания на чаепития. В частности, чай активно пили и в семьях преподавательского состава училища: «<…> сам он католик; жена его Анна Петровна, молчаливая, но добрая и совершенно ничтожная дама с красными пятнами во всё лицо, всегда усердно предлагавшая нам «ещё одну чашечку чая» - русская <…>».
Благодаря дореволюционным фотографиям мы узнаём много интересного о быте обеспеченных артистов конца XIX – начала ХХ вв.
К примеру, у артистки Императорских театров Марии Александровны Михайловны в её квартире в Санкт-Петербурге было, по меньшей мере, четыре самовара: 2 ординарных, 1 серебряный парадный и 1 детский самовар её дочери, в комплекте с детским чайным сервизом.
Красивые и ординарные самовары мы видим на фотографиях в квартирах профессоров. В частности, на фотографиях квартиры профессора П.С. Коссовича, мы видим небольшой самовар.
